Создатель звезд - Страница 16

3. Перспективы расы

Чем дольше я пребывал на Другой Земле, тем сильнее подозревал, что должно было быть какое-то важное определяющее различие между этой человеческой расой и моей собственной. В некотором смысле, различие, очевидно, было в балансе природных особенностей. Homo sapiens был в целом лучше общественно интегрирован, более одарен здравым рассудком, менее склонным впадать в крайности вследствие умственного упадка.

Пожалуй, самым поразительным примером экстравагантности «других» была роль, которую играла религия в их наиболее продвинутых сообществах. Религия здесь обладала гораздо большей властью, чем на моей планете, а религиозные учения древних пророков были способны разжечь даже мое инопланетное и спокойное сердце. Однако религия, как это было видно в окружавшем меня современном обществе, была далеко не нравоучительной.

Начну с того, что на развитие религии на Другой Земле очень сильно повлияло вкусовое восприятие ее жителей. Племенные боги, конечно же, были одарены вкусовыми характеристиками, наиболее волнительными для членов конкретного племени. Позже, когда возник монотеизм, описания всемогущества Бога, его мудрости, его справедливости, его милосердия всегда сопровождались описаниями его вкуса. В мистической литературе Бог часто сравнивался с древним и выдержанным вином; а из некоторых описаний религиозного опыта было ясно, что этот вкусовой экстаз был во многом похож на то благоговение, которое испытывают гурманы, наслаждаясь каким-нибудь редким вином.

К несчастью, из-за слишком большого разнообразия вкусовых расовых типов, общее согласие по поводу вкуса Бога очень редко достигалось. В результате часто разгорались религиозные войны, чтобы решить, был ли Господь преимущественно сладким или соленым, или же в нем преобладал один из множества оттенков вкуса, которые люди моей расы не могут даже воспринять. Некоторые учители настаивали на том, что почувствовать его могут только ноги, другие же говорили, что только руки или рот, третьи – что познать его можно только путем тонкого комплекса вкусовых ощущений, известного как непорочный союз, который представлял собой чувственный – и, в основном, сексуальный – экстаз, вызываемый ожиданием установления связи с богом.

Другие учители заявляли, что хотя Господь и был, действительно, вкусным, это было не в телесном смысле, что сущность его сохраняется в чистом духе, и что ему принадлежит вкус, более тонкий и приятный, чем вкус возлюбленной, потому что он объединяет в себе все самые лучшие духовные ароматы людей и бесконечно больше.

Некоторые дошли до того, что заявили, будто о вкусе Бога надо думать вовсе не как о вкусе личности, а как о самом существовании подобного вкуса. Бвалту частенько говаривал: «Господь есть либо вселенная, либо вкус творения, пропитывающий все на свете».

Где-то десятью или пятнадцатью веками раньше религия, насколько я понял, была более духовно возвышенной: на планете не было ни церквей, ни духовенства, но религиозные идеи доминировали в жизни каждого человека до степени, казавшейся мне невероятной. Потом возникли церкви и духовенство, чтобы сыграть важную роль в сохранении того, что теперь, очевидно, было падающим религиозным сознанием. Еще позже, за несколько веков до Промышленной Революции, институт религии получил такую власть над самыми цивилизованными народами, что три четверти их общего дохода тратились на содержание религиозных учреждений. Рабочие, которые за гроши трудились на собственников, отдавали большую часть своих жалких заработков священникам и жили в еще большей нищете, чем жили бы без этого.

Наука и промышленность вызвали одну из тех резких и внезапных революций мысли, столь свойственных «другим». Почти все церкви были разрушены или преобразованы в заводы или индустриальные музеи. В моду вошел атеизм, который впоследствии преследовался. Все лучшие умы стали агностиками. Однако еще позже, видимо испугавшись последствий материалистической культуры, гораздо более циничной и вопиющей, чем наша, самые индустриализированные народы начали снова обращаться к религии. Для естественных наук предусматривалось духовное основание. Старые церкви были заново освящены, и построено так много новых религиозных зданий, что скоро их стало столько же, сколько кинотеатров – у нас. И действительно, новые церкви постепенно впитали в себя кино и стали устраивать непрерывные показы картин, в которых были мастерски смешаны страстные оргии и духовная пропаганда.

Во время моего визита церкви уже восстановили всю свою былую власть. Радио, действительно, когда-то пыталось с ними соперничать, но они быстро поглотили и его. Они по-прежнему отказывались транслировать по радио непорочный союз, поддерживая свой престиж расхожим мнением, что непорочный союз слишком духовен, чтобы его можно было транслировать в эфире. Однако самые продвинутые священнослужители соглашались, что если когда-нибудь и будет установлена всемирная система «радиосчастья», то эту трудность можно будет преодолеть. А коммунизм в это время утверждал свои антирелигиозные взгляды; однако в двух великих коммунистических странах официально установленная «антирелигия» сама становилась религией во всем, кроме названия. У нее были свои учреждения, свои служащие, свои ритуалы, своя мораль, своя система отпущения грехов, свои метафизические доктрины, которые, хотя и были в основе своей материалистическими, оказывались не в меньшей степени предрассудками. А запах божественности был заменен запахом пролетариата.